Слабый прищур, короткий, тревожный вздох. Она волнуется.

Даже сильнее, чем когда поезд приближался к месту назначения, и через мутные стекла можно было увидеть море. Настоящее, бескрайнее, игравшееся серебристыми переливами в лучах солнца.

Что ж, первая встреча после выпуска выдалась немного…. Смущающей. Но если Аглая, как и прежде, помалкивает, то Александра Николаевна тактично поддерживает этот образ неведения.

Но именно она, Александра Николаевна, выразила и озвучила то, что начало жечь в груди с того момента, как ворота школы закрылись навсегда.
Им нужно было поговорить.

В местных достопримечательностях Аглая не особо разбиралась, и какие пляжи лучше, а какие хуже, тоже. Да и не то чтобы она пошла на такой пляж в одиночестве – как-то неловко, туда ходят или семьями, или парочками, или в компании шумных друзей.

Но знающие люди посоветовали именно этот пляж. Чего бы не поверить?
И теперь они здесь, неуверенно прокладывают себе путь к уединению среди толпы, к безопасности среди себе подобных. Людей много – и это хорошо. Оно не последует за ними.

«Да что ты говоришь?»

Аглая инстинктивно повернулась в сторону, будто бы голос раздался не в её голове, а где-то в реальности. Никого нет. Какой-то пацан плюхнулся на песок и размахивает совочком. Внушительных форм дама растеклась на шезлонге, словно картофелина в сливочном масле. Дядька в солнечных очках зазывает всех кататься на катамаранах.

А возле ступенек, ведущих наверх, к выходу, зашевелилось оно, размахивая драным чёрным хвостом и скаля полузвериную, получеловеческую пасть.

«… Я тебя сож…»

Померещилось.

Взгляд метнулся на Александру Николаевну. За ней ведь тоже… Её ведь тоже? Ну нет. Это же ерунда. Она просто едет крышей. Это нормально. Это нормально. Она помнит нож в своей руке. Она помнит, как в неистовстве виляла своим хвостом собака. Она помнит. Ничто не угрожает ей. Только не ей.

- Александра Николаевна, Вы ведь тоже никогда на море не ездили? Мне кажется… нам очень повезло.

«…что вы ещё живы».

- Я… здорово, что мы не потерялись.

Потерялись, конечно.

С таким телефоном, как у неё, по соц.сетям не полазаешь. Тот, самый первый, пришлось заменить, конечно – с поддержкой таких диапазонов частот современный оператор отослал бы в ближайшую «Евросеть» даже не моргнув. Но и второй не отличался современностью. Такой же кнопочный. С вай-фаем. И даже можно было открывать почту и писать в эти ваши мессенджеры. Но экранчик маловат для постижения шедевров сети Интернет.
Поэтому немногочисленные друзья в популярной социальной сети редко видели Аглаю онлайн. Да и как друзья – они все хотели держать связь, но, кажется, едва получив в распоряжение свою собственную жизнь, словно нашли повод больше не выходить на связь. И с некоторыми из людей это случилось особенно резко. Неправильно. Будто бы она обидела кого. Был человек – и вот он молчит и молчит. И нет его будто. И никто не знает, где он…
Вот и Александра Николаевна так пропала. Она отвечала, но кратко и сухо. Не так, как обычно.

И Аглая решила, что они все просто видели и слышали что-то, о чём нельзя говорить. Как и ей. И они все в опасности. Или она их чем-то обидела. Или она им надоела. Ну, а что еще думать? Что часов в сутках стало резко меньше двадцати четырех, и люди не находят минуты, чтобы рассказать, как дела?

Поэтому, увидев свою наставницу вживую после такого долгого срока, Аглая испытала облегчение – жива.

А значит, можно расслабиться и хотя бы сегодня просто побыть человеком. Не вспоминать об этих кошмарах.

Женщина выглядела даже беззаботной. Она улыбалась – устало, не так, как тогда, но будто бы вела себя как прежде. В ней ощущалась неловкость, но, что ж поделать, когда люди разного социального статуса вдруг оказались на равных – это смущает.

Аглая больше не ребенок, а Александра Николаевна больше не отвечает за её воспитание и безопасность.

«Ты же не расскажешь ничего. Тебе не поверят. А расскажешь – я её сож…».

- Надолго Вы здесь? – с надеждой и тревогой в голосе спрашивает Аглая.
Ей не хочется, чтобы она уезжала. Но ей не хочется, чтобы она увидела её такой, какая она может быть в те минуты, когда Оно хочет поиграть.

Отредактировано Аглая Немировская (2022-02-11 00:36:25)

Предложение Александры Николаевны застало девушку врасплох. Она настолько затихла и какое-то время не могла осмыслить происходящее, что существо, улыбающееся поодаль, рассмеялось потусторонним смехом. Никто этого не слышал.

Но затем улыбка тронула и уголки губ Аглаи.
Ну конечно.
Она была наивна.
Ей даже стало немного стыдно.

Она уже не ребёнок. Пусть и не полноценный взрослый, пусть ей хочется, как в детстве, какой-то заботы и покровительства, но то время давно, безвозвратно ушло. Исподволь она искала поддержки у той, кто на два года заменил ей родную мать. Где-то на задворках сознания она хотела увидеть эту красивую картинку: найти утешение и помощь в преодолении того ужаса, что убаюкивал, а затем терзал её на части.

Но так делать, конечно, нельзя.

“Я сама тебя… попробуй только!” - мысленно ругнулась она в сторону существа. Оно продолжало вилять хвостом. Ему нравилось.

Никто её не спасёт, кроме неё самой. А если Александра Николаевна и сама не знает, что творится вокруг, если она в опасности, то и ей самой помощь понадобится. Если бы они все, все-все, были вместе, то, быть может, могли бы что-то предпринять.

Но они все разошлись.

- …на… «ты». Это будет… непросто…, - явно смущаясь, наконец ответила Аглая. - Но… можно попробовать.

Она даже не заметила, что всё это время так и стояла, не разложив ни полотенце, ни что-либо ещё.

- Горячая кукуруза! - уловил слух нудный, но задорный голос.
- Пахлава! Кому пахлавы?
- Мороженое! Вкусное мороженое! Натуральное!

Словно отвечая на эмоциональный всплеск, глаза сверкнули голубоватым огоньком. Но девушка не знала об этом.

- Ооо… я сейчас вернусь!

И, схватив кошелек, была такова.
Ничего нового. Ещё в школе Аглая любила вкусно поесть. Тем более, что такая возможность выпадала редко. Одежда, техника, украшения - это всё ерунда. Вести финансы? Да кому надо? Но еда - это святое. Ради еды можно было поэкономить. Ради вкусной еды можно было завоевать доверие.

Человек, продающий ароматную, горячую, сдобренную солью кукурузу, был счастлив увидеть такую покупательницу -  с таким вот огоньком в глазах.

На место девушка вернулась с четырьмя початками. Два из которых вручила Алекса… Саше? Ну, пусть будет Саша.

“А если я сожру того мальчика или вон ту девочку, ты тоже будешь меня игнорировать?”
“Ты ничего не сделаешь”.
“Это сделает море. А ты будешь смотреть. Но не переживай - я дам тебе время доесть свою добычу”.
“Отвали”.
“Тебе их не жаль?”
“Нет. Ты врёшь”.
“А если я сожру… её? Или… его?”
“... не посмеешь”.

Еда, конечно, хороша. Особенно на свежем воздухе.

- Ах, да. Про время… нет, я здесь до конца лета. Вернусь в последнюю неделю августа. Потом сразу учёба. Чего мне в общежитии делать летом? А здесь дали возможность.. поработать.

Дали. Возможность. Поработать.

- Странно это всё…

Как же подвести разговор? Нельзя. Но всё же… а может, и она видела?

“Не посмеешь. Я предупреждаю”.

- Мм? Нэ, у мэня ешьсь, шпашиба, - ответила Аглая, не отрываясь от еды.

Полотенце в небольшой сумке. Сумка валяется где-то тут. Ага.

Одной рукой всё ещё держа два початка, второй неловко открывая сумку и доставая оттуда, словно зубную пасту из тугого тюбика, крепко свернутое полотенце, кое-как девушка расправляет его на уже горячем - приятно горячем - песке. Пусть ещё и утро, но солнце здесь такое же беспощадное, как и разговор, который их ещё только ждёт.

Совершенно не грациозно плюхнувшись на несчастное полотенце, можно продолжить слушать и есть. Сейчас совсем как кошка - настороженно наблюдает за всем, бдительно охраняя добычу и “своего” человека.

Звук бьющихся о берег волн, крики чаек и гомон бегающих, купающихся, торгующих снедью людей - всё слилось воедино в особенную звуковую картину мира, мягко облолакивающую словно одеяло.

- Асфальт? Да нет. Не в нём дело.

Аглая, наконец увидев, что Александра Николаевна что-то будто “прощупала”, ощутила, вдруг уловила ту “волну”, немедленно прекратила есть. И жёстко, властно осадила Того, кто Наблюдал. Он впал в ярость. Но при свете дня он не имел такой же власти, как после захода солнца.

- Можно было, конечно, устроиться на лето работать куда-то в городе. Но с будущей работой это не было бы связано, к тому же, много свободного времени бы осталось. Много ненужных трат. Транспорт, опять же. А здесь можно стажироваться, но при этом мне удалось и выбить себе подработку тоже. По мелочи.

Аглая, почти не моргая, не сводит глаз со своей наставницы. Она не замечает, что её глаза блекло светятся. Впрочем, при солнечном свете мало бы кто это заметил - отблеск и отблеск, да и разве можно в толпе что-то заметить?

Про подработку правда, про мелочи - тоже. Не сейчас, а со следующей недели. Уборка, мытьё полов, всякие поручения. Впрочем, денег будет кот наплакал, но руководство всячески хочет показаться заботливым. В конце-концов, переночевать есть где. А стипендия, пусть тоже довольно смешная, позволит с голоду не умереть. Но и только. Поэтому есть она тут будет скудно, благо сезонные овощи и фрукты тут, кажется, пока дешёвые.

Однако этого Александре Николаевне знать не надо. Ей бы знать другое.

- Вы… - осеклась, - ты… об этом никуда не писала. И почти никому. Но ведь… это же правда? Об увольнении.

Нет, это ещё не всё. Это не главная причина.

- И об этом… нельзя говорить, правда? Как будто этого не было? Иначе всё кончится так же, как…

Как когда она увидела то, что не должна была видеть.
Как когда-то она сделала то, что не должна была делать.
Клац. Клац. Клац.
Душный, навязчивый солёный запах крови.
Они ходили взад-вперёд, истошно урча и чавкая какой-то липкой, красной массой.
Если бы это был не тихий вечер, если бы не ветер, если бы они не были так расслаблены, а она так собрана из-за нахождения рядом этих тварей. Если бы. Если бы.

- Но если это так, то можно не говорить. Главное, что все в порядке. Пока что… в порядке.

Едва заметно, но её бьёт дрожь. Это не волнение и даже не страх, хотя его она давит изо всех сил. Это Оно пытается взять контроль.

“Я доберусь до тебя сегодня. Я порву тебя. Я убью тебя. Я затащу твоё тело в эту солёную воду и буду рвать тебя, пока не станешь похожа на мерзкие водоросли”.

“Не посмеешь”.

“Тебя. Никто. Никогда. Не спасёт. Ты это знаешь”.

Нельзя говорить. Нельзя вспоминать. Солнце бьёт в глаза, а изнутри поднимается жар. Так случается, когда заболеваешь - внутри всё плавится, в голову лезут странные мысли, а мышцы крутит и сжимает, словно то самое полотенце, мокрое, тугое, и лоскуты ткани рвутся, рвутся…

Резкая тень пробежала рядом - и вдруг Аглаю окатило песком. Пробегавшие рядом малыши играли в какую-то местную войнушку и раскидывали песок куда Бог на душу положит. Это заставило напряжение временно отпустить контроль.

Отфыркиваясь, девушка недовольно отряхивает песок. Наваждение будто бы пока спало, но от пережитого холодная испарина выступает на лбу.

Сегодня она не будет спать.

«Вот видишь? Тебя. Никто. Не спасёт.»

На мгновение в сердце прокралось чувство, сочетающее в себе разочарование, досаду и беспомощное смирение – словно тяжёлый камень упал куда-то в глубину души. На мгновение – и девушка с трудом, но смогла его побороть.
Она ведь уже всё поняла.
Она ведь давно совсем одна.
Александра Николаевна не только не поможет, но, как знать, и сама в опасности. Не от этих ли тварей она пыталась уберечь злосчастный интернат? Не потому ли всегда так беззаботно улыбалась?

Она всегда была искренней, но при этом закрытой. Уважающей границы, но никогда не пускающей в душу до самого конца. Она была простой… и за этой простотой скрывалось что-то.

Теперь она поняла.

Зверь, находящийся всё на том же месте, смеялся. Он вилял тугим, толстым, гибким хвостом, обнажающим позвонки. От его тела исходила клубящаяся тьма, напоминающая одновременно грозовое облако и шерсть, скрытую в туманной дымке. Его лапы, то ли собачьи, то ли птичьи, заканчивались острыми когтями. Он мог броситься на Аглаю в любой момент, а люди вокруг – радостные, расслабленные, беспечные - они проходили рядом с ним. Они проходили мимо него. Они не видели его. Они не боялись его.

А Аглая боялась. И страшно злилась.

Александра Николаевна сказала лишь одну фразу. Всего два слова. И больше не вымолвила ничего.

От неё она ничего не узнает. Это, возможно, даже опасно. Что же ей теперь делать? Она по наивности надеялась на этот разговор. Но теперь снова вернулась к исходной точке.

Что же, что же ей делать? Ей нужны силы. Ей нужно много учиться, много работать. Ей нужно добраться до сердцевины, до ядра, и задушить, переломать хребет, уничтожить то, что всё это создало. Всё то, что пугало детей до смерти. Всех этих существ, которые рыскали под окнами и жадно глотали воздух, чуя томящуюся от ужаса жизнь.

Но кто она сейчас? Девчонка, которая не может спать по ночам, не может контролировать себя, дрожащая от присутствия Этого, тщетно пытающаяся то забыть, то игнорировать, то гневаться.
Она может не дожить. Нет. Она наверняка умрёт.
Вдруг со всей полнотой Аглая осознала: за ней действительно ходит смерть, и как только ей надоест играться, она подкараулит момент, когда та расслаблена, когда будет спать – и схватит за глотку.

Оно смеялось.
Аглая слабо улыбнулась, с болезненной тенью на лице.
И ему. И ей.

- Хорошо. Мы больше не будем об этом говорить.

«Никогда».

«Сдаёшься? Иди к нам, иди в ту часть города, где грань слаба».

«Нет. Я убью тебя. Сама. Но не сегодня».

Оно умолкло. Ощетинилось. Подобралось. Воздух сгустился, в нём можно было словно услышать треск. Глаза зверя налились кровью, а глаза Аглаи засветились, и на этот раз этот свет причинил ей боль.

Конечно, ничего она не сможет.
В одночасье она осознала, какая же она слабая.

- Голова закружилась. Прости. Сейчас, пару минут посижу, и потом – купаться, добро?

- Добро... Точно… всё в порядке? – взгляд девушки стал очень уставшим. Так бывает, когда тебе кажется, что всё кончено, и хочется, чтобы оставили в покое. Ты в глубине души знаешь, что восстановишь силы, а жизнь продолжится, но в этот самый момент тебе невыносимо одиноко. Но это ничего. Они ведь сюда… пришли отдыхать.

Они будут молчать на эту тему, делать вид, что ничего нет.
А потом они разойдутся.
Александра Николаевна – или Саша – вернётся в гостевой дом. Там у ступенек наверняка можно будет услышать пение сверчков, на кухне будет кипеть вода в чайнике, а в номере будет уютно гореть свет. Было бы здорово, если бы она оставалась в безопасности всё это время, а потом благополучно вернулась домой и никогда бы больше не столкнулась с этим ужасом.
А она – Аглая – вернётся в общежитие, в крохотную комнату с казённой мебелью, и до конца лета будет работать так, чтобы ни о чём не думать. И стараться спать, не подпуская к себе зверя.
А будет невмоготу – она снова пойдёт в город ночью. И стараться не сталкиваться ни с какими мальчиками, чья жизнь автоматически подвергнется опасности.
И будет тянуть время до утра, чтобы затем свалиться и уснуть мёртвым сном до следующей ночи. И может быть, может быть перед тем, как исчезнуть через месяц, полгода, год или десять лет, ей удастся убить хотя бы Его.

Всё это мгновенно пронеслось в голове, за те самые пару минут, пока Александра Николаевна приходила в себя.

И как только Аглая выстроила этот нехитрый план и смирилась с тем, что для неё история всё-таки не кончится хорошо, она даже успокоилась. Ведь когда понимаешь, что в дверь стучаться бесполезно, да и двери самой нет, то хотя бы не будешь возле неё топтаться, верно?

- Это и есть взрослая жизнь, правда? – улыбка уже не такая вымученная. Так улыбается человек, который, проиграв худший сценарий развития событий, теперь не боится, если этот сценарий воплотится в жизнь.

За исключением того, что страх её не отпускал ни на мгновение.

- Так тому и быть.

Она соврала. В открытую, глядя в глаза.
Не будет она молчать и делать вид, что ничего нет. Это «ничего нет» дышит ей в затылок каждую ночь. Александра Николаевна, это «ничего нет» утащило не одного человека. Это «ничего нет» хочет, чтобы я поддалась. Я чуть не убила человека. Я уверена, что чуть не убила человека. Я убью его.

«Кого?»
«… те…»
«Ты захочешь убить меня? Да, ты захочешь. И в тот же самый момент ты убьёшь. Но убьёшь не меня».

Он ушёл, и будто бы ничего и не было. Ни разговора, ни боли в глазах, ни страха.

Вот прохладная на контрасте морская вода щекочет пятки, вот ладонь коснулась поверхности воды. Волны мягко ласкали кожу, а солнце будто бы гладило по голове и щекам, согревая и даря иллюзорное чувство безопасности.

Саша что-то рассказывает, и слушать её, как всегда, приятно, потому что её речь, словно колыбельная, которой мать утешает испуганное дитя, внушает надежду. Ей хочется верить. Она ведь и не сказала неправду. Но сказала всё так, будто бы отгородилась стеной, за которую никогда нельзя будет зайти.

- Плаваю я, правда, не очень… это было давно…- Аглая бурчит, став прежней собой.

Вот она – взрослая жизнь.
Ты наедине со всем изнаночным миром, и те, кто тебя понимает, хоть и зная, что нет выхода, не говорят об этом прямо. Они как бы рядом, но они сами точно так же одни.

Но почему так получилось? Почему они – одни, а эти, голодные и злобные – вместе? Почему Саша не может тоже – вместе?